|
Статья П. Каратыгина воспроизводится
полностью с сохранением орфографии источника. См. "Исторический вестник".
1884, сентябрь, т. XVII
Примечания
1. Родился в Бохуме
(в Вестфалии) 30-го мая (9-го июня) 1686 года, скончался в Березове 22-го
мая 1747 года.
2. Скончалась 18-го августа 1645 года. Вторая супруга
царя Михаила Феодоровича († 13-го июля 1645 г.); мать царя Алексея Михайловича
(† 28-го-30-го января 1676 г.)
3. Ульян Акимович, генерал-маиор, обер-коммиссар и директор
над строениями († 1740) жена его Евдокия Алексеевна N. N. (Русск.
род. кн. 1873 г., стр. 291).
4. 2 марта 1724 г. приходилось в понедельник, следовательно
жена Остермана намеревалась писать 5 марта.
5. Светлаго Христова воскресения: в 1724 году оно было
5 апреля; в этот-же день вскрылась Нева.
6. Доказательство, что Остерман не переходил в православие,
так как жена его одна ездила в церковь к заутрени Светлаго Воскресения.
7. Домоправительница или "барская барыня" в
семействе Остермана, но, разумеется не мать его супруги.
8. Сыну Остермана был тогда год и две недели от роду.
9. Фельтен был обер-кухмистером Петра Великаго. Одна
из его дочерей была за академиком Таубертом, другая за царским деньщиком
Древником.
10. Супругою графа Андрея Артамоновича (род. 15 авг.
1666, † 16 сент. 1728).
11. Так показано у Карабанова ("Русск. Стар."
1870 г. том II, стр. 456). У А. Терещенко в 1730 (стр. 101) в записках
герцога де-Лирия ("Русск. Стар." 1873 г. том VIII, стр. 38)
под 3 числом мая (22 апреля) того-же года.
12. Merckwurdiges Leben. стр. 279-280 и 140-141.
13. Merckwurdiges Leben, стр. 140-141.
14. Там-же стр. 279.
15. "Записки" изд. 1876 г., стр. 287.
16. Издание второе 1821 г. Часть первая, стр. 72-73.
17. Сыновья Остермана были капитанами гвардии и александровскими
кавалерами. Лишенные ордена, они были переведены тем-же чином в армию.
Опала над ними была непродолжительна. Граф Федор Андреевич († 10 ноября
1804 г.) в царствование Екатерины II был действительным тайным советником,
сенатором и генерал-губернатором в Москве; граф Иван Андреевич († 19 апреля
1811 г.) государственным канцлером и президентом коллегии иностранных
дел. За пресечением прямаго потомства графов Остерманов, их фамилия была
присоединена к фамилии Толстых, потомков дочери графа Андрея Ивановича.
18. После смерти Остермана в 1747 году он переселился
в Ярославль, где был учителем немецкаго языка Федора Григорьевича Волкова —
основателя русскаго театра.
19. 63° 56' сев. шир. 82° 44' вос. долготы,
от Петербурга 3866 верст. — Н.А. Абрамов "Описание Березовскаго
края".
20. Н.А. Абрамов, стр. 362-343.
21. Н.А. Абрамов, стр. 440.
22. Она по неосторожности пьянаго причетника сгорела
20 февраля 1764 г.
23. Граф Михаил Гаврилович — вице-канцлер и кабинет
министер скончался на месте своей ссылки в исходе 1755. Супруга его, Екатерина
Ивановна, единственная дочь князя Ромодановскаго, родилась 22 ноября 1601.
См. М.Д. Хмырова: "Графиня Е.И. Головкина". Спб. 1867,
стр. 230.
24. Н.А. Абрамов, стр. 377.
25. Пастор, живший при Остермане, уехал ранее.
|
|
П.П.
Каратыгин. Семейныя
отношения
графа А.И. Остермана
Жизнь
и государственная деятельность графа Андрея Ивановича Остермана [1],
бывшаго в течении тридцати лет душою петербургскаго кабинета, руководителем
слабых преемниц и юнаго преемника, наследовавших престол Петра Великаго,
на столько общеизвестны, что мы считаем излишним о них распространяться.
И нравственный облик великаго государственнаго мужа, его двоедушие, притворство,
хитрость, вкрадчивость, были уже великое множество раз описаны русскими
и иностранными историками, из сказаний которых у нас сложились более или
менее преувеличенныя, стереотипныя понятия о графе Остермане. Трудно сказать
о нем что-либо новое, или малоизвестное. Только одна сторона его жизни,
именно семейный быт, его отношения к жене и детям недостаточно обратили
на себя внимание его биографов. Ныне, благодаря любопытным архивным документам,
сообщенным редакции "Историческаго Вестника", мы имеем возможность
отчасти пополнить этот пробел. Хитрый дипломат, лукавый царедворец, то
притворно больной, то притворно здоровый — граф Остерман, в
своем семейном быту, без всякой личины, был добрый муж и примерный отец.
Как ни черство было его сердце, но он умел внушить своей жене нежнейшую
любовь и безграничную преданность.
___________
В воскресенье,
18-го декабря 1720 года, в день рождения царевны Елизаветы Петровны, в
дворцовых аппартаментах государя Петра Алексеевича, в присутствии многих
знатных персон обоего пола, происходила торжественная помолвка тайнаго
советника царской канцелярии Андрея Ивановича Остермана с боярышнею Марфою
Ивановною, дочерью покойнаго ближняго боярина и стольника Ивана Родионовича
Стрешнева.
Помолвка эта, а за тем и свадьба, возбудили
сильное неудовольствие среди тогдашней русской знати и казались унизительными
для родовитых русских людей. Действительно, двадцатидвухлетняя боярышня
Марфа Ивановна доводилась двоюродною правнучкою покойной царице Евдокие
Лукьяновне [2], родной бабке самаго государя, и
считалась одной из богатых невест, а тридцатичетырехлетний жених ея был
не более как пришлец-иноземец, пасторский сын, и притом лютеранин.
Но брак этот был устроен самим царем, который
не допускал никаких возражений своим приказаниям. С свойственной ему прозорливостью,
Петр Великий оценил обширный ум и редкия способности Остермана; предвидя,
какую громадную пользу может принести этот замечательный иноземец России,
царь решился, так сказать, "закрепить" его новому отечеству.
Лучшим средством для этого представлялись брачныя узы, кровное родство
с старинным русским боярством.
Свадьбу Остермана сыграли в воскресенье
21-го января 1721 года. Об этом достопамятном дне, через двадцать один
год, в Березове, уже ссыльный и лишенный всех почестей, Остерман, на листках
своей немецкой библии, сделал следующую заметку:
"1721 года января 21-го стараго штиля,
праздновано бракосочетание наше со всем возможным великолепием, при котором
с обеих сторон: их императорские величества, заступая место родителей
наших, присутствовать изволили и мы от высочайших особ, их императорских
величеств отведены были к брачному ложу".
Помимо богатаго приданаго за женою деньгами,
драгоценностями и поместьями, Остерман — владелец одного из
красивейших домов на Невской набережной, был щедро награжден государем
и в том же 1721 году удостоен звания барона. Недолго однако-же веселились
и пировали новобрачные: в марте месяце Андрей Иванович отправился в Ригу,
оттуда 24-го апреля в Ништадте на съезде руских и шведских дипломатов,
имевший целью заключение давно желаннаго мира, которым так славно была
закончена великая северная война. Летом, получив известие о болезни Андрея
Ивановича, супруга посетила его в Риге, откуда, после непродолжительнаго
пребывания, возвратилась в Петербург. Достопамятный мир был подписан 30-го
августа, но Остерман и Брюс — царские посланные, возвратились
лишь 22-го октября. Оценивая по достоинству заслуги Остермана, государь
пожаловал ему золотую медаль, денежное вознаграждение и несколько деревень.
Радостно и торжественно праздновали заключение мира в обеих столицах.
Помня правило своего родителя: "делу время, потехе час", Петр
Великий давал Остерману на отдых весьма малые промежутки; одно дело сменялось
другим, одно другаго важнее, и на каждое из них государю был необходим
умный, расторопный Андрей Иванович. В начале 1722 года он занялся составлением
"табели о рангах" и образованием коллегии иностранных дел; по
падении Шафирова исправлял должность вице-канцлера; 12-го сентября 1723
года участвовал в постановлении мирнаго договора с персидским шахом. Драгоманом
при переговорах с послом был секретарь Остермана, один из ученейших ориенталистов
своего времени, Геор Якоб Кэр (Kehr).
В январе 1722 года, баронесса Марфа Ивановна
проживала в Москве у своей матери. Здесь 21-го марта она разрешилась от
бремени сыном первенцом, окрещенным 29-го числа того же месяца и нареченным
в честь государя Петром. Восприемниками и восприемницами новорожденнаго
были: государыня Екатерина Алексеевна, великия княжны Анна и Елизавета
и светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Подобной чести удостоивались
немногие из знатнейших вельмож; купель сына еще более прежняго приблизила
Остермана к царскому семейству. Младенец был недолговечен, 1-го мая 1723
года он скончался в Петербурге, куда переехала супруга Остермана вместе
с двором, по возвращении государя из дербентскаго похода. Около года времени
Остерман провел безотлучно со своею молодою женою.
Марфа Ивановна любила своего мужа безгранично.
Не чуждаясь большаго света, она тем более предпочитала ему свой тихий,
домашний уголок, что в течение трех лет ежегодно дарила своего мужа потомством.
21-го марта 1723 года у них родился сын Федор, 1-го апреля воспринятый
от купели царевною Анною Петровною. На следующий год они были обрадованы
рождением дочери, а в 1725 году — сына Ивана.
О домашнем быту Остермана и его отношениях
к жене сохранилось несколько сказаний современников, далеко не сочувственных.
Леди Рондо, обвиняя Остермана в равнодушии к женщинам, говорит, что он
называл их "дорогими игрушками". Но, вероятно, он отзывался
так о женщинах именно потому, что не хотел знать иных, кроме своей жены.
Последнюю Манштейн называет почему-то "одним из самых злых созданий,
существовавших на земле". Пороком, свойственным супругам Остерман,
была излишняя разсчетливость, близко граничившая со скупостью. Жена была
не великая охотница до нарядов, муж — и того менее: его пренебрежение
к щегольским одеждам доходило до неряшливости, ославленной, не без преувеличения,
всеми биографами Остермана. Но не любя щегольства, Андрей Иванович не
отказывал себе в лакомом куске, любил хорошо покушать, а при случае и
выпить; последнее всегда в пределах благоразумия. Никто и никогда не видал
его хмельным. Некоторые биографы утверждают, что он истрачивал на свой
стол две трети ежегоднаго своего дохода. По словам князя М.М. Щербатова,
он один из первых держал у себя открытый стол, "хотя впрочем, весьма
умеренно жил". По другим сказаниям, Остерман, приглашаемый куда либо
на обеды, имел обыкновение брать с собою для прислуживания ему за столом
собственнаго лакея, привозя с собою и свое вино.
Но, что бы ни говорили современники, и в
особенности Манштейн, о неряшливости в доме Остермана, о нечистоте его
серебрянной посуды, до того тусклой, что она казалась оловянною, наконец,
о его дворне, постоянно грязной и оборванной, — нельзя этому
верить безусловно. Марфа Ивановна вела свой дом исправно и заботливо,
входя во все хозяйственныя мелочи. Домовитая и экономная в молодых летах,
она делалась расчетливее, может быть, и скупее по мере своего приближения
к зрелому возрасту. Но и этот недостаток, в сравнении с мотовством и нерадивостью
большинства знатных барынь того времени, нельзя вменить во грех. Читателю,
может быть, покажется странным наше желание представить домашний и семейный
быт Остермана в более выгодном свете, нежели в каковом его изображают
нам современники знаменитаго дипломата. Нас подкупают печатаемыя ниже
письма его жены, в которых так безискусственно, так простодушно высказывается
русская помещица былых времен. Она тоскует в разлуке со своим "батюшкою"
Андреем Ивановичем; высказывает опасение за его здоровье, успокаивает
на счет своего, — хотя и находится в последнем периоде беременности...
И в то же время сообщает ему о делах хозяйственных, заботится о варке
пива, о провизии и т. п. Ни тени боярской безпечности, праздности,
или чванства; совестливый отчет в каждом своем поступке, в каждой мимолетной
мысли. "Злая" женщина не могла написать подобных писем; в каждой
строке мы видим добрую жену и добрую хозяйку.
В половине февраля 1724 года, государю Петру
Алексеевичу угодно было отправиться в Москву на коронацию своей супруги.
В предстоявших торжествах барону Андрею Ивановичу было намечено занять
одно из первых мест. Его пребывание в Москве продолжалось до июня месяца.
В день коронования императрицы, 7 мая, князь Димитрий Голицын и барон
Андрей Остерман несли императорскую мантию; когда же коронованная Екатерина
возседала на престоле, Остерман, по выражению Петра великаго, стоял при
нем, "как страж".
Весело было в Москве, куда собрался весь
двор, где торжества сменялись торжествами; но тоскливо было в Петербурге,
из котораго повыехали все вельможи с женами и чадами, в котором оставалась
по необходимости баронеса Марфа Ивановна. Ненастная весенняя пора только
усиливала ея тоску по отсутствующему мужу. В течение трех первых месяцев
этой досадной разлуки, она написала Андрею Ивановичу следующия письма:
I
Из Санктпетербурга марта 2.
Батюшка
мой дорогой, любимый мой друг Андрей Иванович! я в мыслех моих цалую ручки
и ножки и дорогую любимую шейку твою и прошу Бога чтоб дал мне тебя видеть
поскорее и в добром здоровьи, а тебя прошу пожалуй мой любимой друг по
всякой возможности стараться, чтоб ты был здоров и чтоб не было так как
в Риге и в Ревеле, уже меня наше разлученье и твое слабое здоровье настращало,
но куль не увижу тебя, моя радость, то мне кажется, что ты все нездоров,
я чаю, что мой друг сегодни или вчера приехал в Москву, я прошу тебя,
свет мой, пожалуй отпиши ко мне все-ли ты, мой друг, в дороге был здоров
и получил-ли ты мои прежния письма два которыя я тебе писала.
Благодарствую, мой батюшка дорогой, за милостивыя
твои писания, которыя я получила из Новгорода, также и посланные для меня
гостинцы новогородские, а особливо благодарствую мой любезный друг, что
ты меня бедную любишь и помнишь, я надеюсь, что и впредь также содержишь
в своей милости, а я тебя до смерти своей любить и почитать буду; я вчера
была у брата твоего; было ему худо от болезни и я его многократно просила,
чтоб он послал по дохтура Захарья, он хотя не хотел, однако-ж по многим
моим словам послал и сегодня слава Богу гораздо лучше ему вчерашняго стало;
ты, мой батюшка, пожалуй не печалься, ты как здравии своем не крепок и
по мне мой любимый друг не печалься, я слава Богу и сын наш здоровы.
"Я вчера принуждена была обедать у
Сенявина [3], была у него жена именинница и я теперь
к тебе не могу много писать, для того, что не знала, что так скоро почта
пойдет; сего часу прислали ко мне сказать почтмейстера только дано....
(знать?) что еще обоз наш не приехал и из деревни нашей не бывали, я 4-й
день послала Василья он еще не бывал, пива варить сегодня начали; отпиши,
мой батюшка, сколько вар варить, мне кажется, что 5 вар варить надо англинскаго
полпива, велю 2 четверти сварить, обо всем стану писать к тебе в
четверг [4], а теперь ни коли успеть, опасаюсь
чтоб почта не ушла; пожалуй мой друг скажи от меня матушке моей, чтоб
не прогневалась на меня, что я к ней не писала сегодни, истинно не успела.
"Любимой мой друг дорогой батюшка Андрей
Иванович, живи весело и будь здоров и меня, бедную, люби всегда и я тебя
до смерти буду любить верная твоя Марфутченка Остерманова".
II
(От 5 марта?)
"Любимой
мой друг дорогой Андрей Иванович!
"Прошу у тебя ради Бога пожалуй не
печалься по мне, я и сын наш слава Богу здоровы, послушай мой батюшка
дорогой, ежели ты меня любишь, то пожалей своего здоровья не печалься
ни о чем.
"Я сегодня в брату твоему посылала,
сказывал он в опасном-же здоровьи своем каков был вчера.
"Пожалуй, мой батюшка, будь здоров
любимой мой друг Андрей Иванович, я в мыслях целую ножки твои и любимую
шейку твою, бедная твоя Марфутченка Остерманова.
III
(Во второй половине поста?)
"Батюшка
мой дорогой Андрей Иванович!
"Доношу тебе по приказу твоему, я людям
деньги годовые и месячные всем раздала; Синявин сказал, что у него погреб
очень велик, льду в него надобно 70 или 80 сажень и притом сказал, что
можно нам вместе с ними поставить в один погреб, я приказала так сделать
и когда нам будет потребно можем у них взять бочку и поставим у себя,
а я ныне одну варю, велю у нас погреб поставить, лед начали колоть по
2 алтына за сажень, а сколько потребно про то не знаю, буду впредь
писать; солоду цены он не сказывал, пиво наняли варить у певчаго Беляева,
просил по три рубли за сажень за дрова, одному пивовару 7 гривен
за котел, а я дрова на пиво купила 4 сажени по 2 рубли по 4 гривны
сажень; от Синявина 10 сажень дров я взяла, от Павла Ивановича ничего
не дали дров, хмелю купила 3 пуда по полтора рубли с гривною пуд,
рожь которая у нас есть Ульян Яковлевич обещал послать на мельницу молоть,
как пошлю и что надлежит заплатить, о том стану к тебе писать, мне кажется,
что лучше на мельнице нанять, нежели на наших жерновах молоть, у нас больше
растеряют и хуже смелют, мне кажется, что у Меера не надобно брать, можем
довольны быть и так, лошадей еще не послала, они (?) говорят, что
дожидаемся подвод из деревни, с ними пошлют, солод который у нас есть,
ты приказал продавать и оной солод гораздо дешевеет... мне сказывал наш
клюшник, что оной солод годится людям на квас и ежели его продать вместо
того разве покупать, мне кажется не замать нежели дешево продать, мед
которой у нас есть дают за него 40 алтын с гривною за пуд, я велю
продать, чем напрасно пропасть, которой привозной будет из того велю несколько
сварить.
"Отпиши мой батюшка ко мне по сему,
что тебе угодно и что не угодно, я так стану делать что могу по твоему
приказу.
"Прошу тебя мой любимой друг, когда
изволишь посылать ко мне клюшникову жену, изволь мой батюшка приказать
девку маленькую в деревне приискать и с нею прислать, оная потребна девка
будет к сыну нашему, когда отпустим кормилицу, маме одной нельзя усмотреть,
ежели будет девка хороша, то мама может ее учить, что надлежит ей делать,
изволь мой батюшка прикащика спросить для чего они не послали к нам сукон
и панитку и толстых холстов, если возможно ковши прислать, также и мыла,
котел, которой остался в Москве худой, что привезен был из Степановскаго,
прикажи мой батюшка из половины сделать купель, которую ты изволил обещать
в Степановское, а с другой половины сделать тазов: 4 таза на обе
стороны луженых, 3 таза простых, чтоб не очень велики были, один
другаго меньше.
"Из деревни нашей приехали третий
день, привезла 2 бочки овса, я велела возить им сена и лед на погреб.
"Обоз наш сего часу приехал, только
что одне птицы, а другаго ничего нет, сказал мужик который приехал с птицами,
что дорога до Твери очень худа, наемщики больше (дальше?) не поехали и
запас весь сложили, еще сказал, будто нанимал их, что ежели можно ехать
будет зимним путем то-бы они ехали, а ежели худо будет, то-бы не ехали
до весны и привесть-бы оным наемщикам водою, затем они больше ехать не
хотели. От птиц только сказывают умер 1 гусь, 2 утки, 1 курица,
индейка, я теперь просила брата твоего, чтоб он приказал своей бабе за
ними смотреть.
IV
"Любезной
мой друг дорогой батюшка Андрей Иванович!
"От всего моего сердца желаю тебе моему
дорогому многих лет и добраго здравия, я тебе (sic) поздравляла со
вчерашним торжественным праздником [5] в двух моих
письмах и ныне еще повторяю, здравствуй мой батюшка дорогой и дай Бог
многия лета тебе, моему другу жить в добром здоровье и в радости, и мне-б
тебя любимаго своего друга видеть по скорее, а я благодарю Бога, что сей
праздник прошел, я бы желала чтоб вся неделя прошла по скорее для того,
что мне пуще в праздник томно и скучаю, сам ты, мой друг, можешь разсудить
есть-ли мне причина тужить в праздник такой великой, все веселятся в домех
своих со своими мужьями, также со своими сродниками, а я бедная теперь
одна, была я вчера у обедни, сколько могла крепилась, чтобы в такой великой
день не плакать, только не могла укрепить слезы, сами пошли, когда я поехала
от церкви подумала, что сегодня великой праздник, я приду домой, кто меня
встретит, кто меня ласковым словом утешит, кто обо мне попеченье имеет,
когда ты мой друг при мне был, я приеду домой, ты меня встретишь [6]
с приятностью, милостивыми словами и имеешь о мне попечение. "Марфутка,
что тебе сегодня есть и чтоб тебе было угодно?" ныне кто обо мне
так имеет попечение, когда я сие все стану думать, как я могу, бедная,
не плакать, хоть я надеюсь на Бога, что он даст тебе, моему другу здоровье
и даст мне тебя видеть и ты меня содержишь в неотменной своей милости,
однако-ж не могу верить, что так моего милаго друга скоро видеть; вчера
у меня после обеда был Семен Иванович с женою, я просила их, чтоб они
обедали у меня, они сказали, что у них дети дома желают быть с ними, обедать
еще пришел Шуберт поздравствовать, я его удержала обедать, обедали у меня
Шуберт и наша мама [7] и я, и это первый раз, что
я без тебя обедала в средней горнице, после обеда делать нечего, сидеть
не с кем, я, бедненькая посидела маленько с Федюшею [8]
он ничего не смыслит, пришла к себе и легла на постель, не вставала до
вечерен, после приехал Сенявин и жена его, ради их встала с постели и
сидела с ними.
"Благодарствую мой батюшка за твои
милостивыя письма, которое писано от тебя марта 27 числа я получила
апреля 3-го дня и впредь прошу, пожалуй мой друг, как возможно пиши,
у меня только и радости, что твои милостивыя письма, особливо благодарю
за присланныя от тебя плетешки и Федяша наш благодарит за них и ему потребны.
V
Из С.-Пб. апреля 6 дня.
Изволишь
ты мой батюшка ко мне писать о бабушке, ездит-ли она ко мне часто? Она
после тебя у меня только 1 раз была с Фельтеновою женою [9],
говорит, что ей часто ездить нельзя, что много у ней рожаниц, когда мне
будет потребно чтоб я по нее прислала, ты мой батюшка ведаешь сам, что
она живет за рекою, а ежели мне потребно будет ночью, когда мне по нее
посылать? у нас река до сего времени стояла, а ныне я чаю, в сих днях,
пройдет, а по нее пошлю и стану ее просить, чтоб она у меня жила, ежели
при последних днях она у меня не станет жить, я не знаю как мне быть,
что никого у меня нет, только надежда моя на Бога, что он изволит дать
ли мне тебя, моего друга, видеть и в каком состоянии ты меня застанешь;
до сего времени, слава Богу, здорова, а впредь что Бог изволит...
"Я Фельтенову просила о кормилице,
она указала на бабушку, что она может сыскать, та разсмеялась только:
"добре, я буду посмотреть". После того она у меня не была, я
не знаю какова бабушка при своем деле будет, только на словах показывается
гораздо спесива, не такова что мать. Только я тебя прошу, мой любимой
друг, ты обо мне не печалься, я слава Богу, до сего времени, хотя мне
не без тягости было, однако-ж, благодарю Бога, не гораздо больна; я тебе
объявляю, что вчера у обедни была я, потому можешь разуметь, что еще не
больна, коли могу ездить со двора, пуще мне всего, ты-бы мой друг был
здоров.
Я тебе мой друг доношу, что ты обо мне не
думай и прежде мая месяца от меня новой ведомости получить не можешь,
однако-же я тебя мой батюшка ныне прошу, пожалуй отпиши ко мне ежели Бог
совершит свою милость, даст мне живот и ребенок родится жив, сын или дочь,
как ты, свет мой, прикажешь дать ему имя и кому его крестить? хотя он
здоров будет однако ж лучше поскорее крестить и без всяких чинов, когда
ты, мой батюшка, придешь с дороги, и еще тебе тут будет много труда, мне
тебя жаль, что и так тебе довольно труда; Богу единому известно, каково
мне твое здоровье потребно и каков ты мне мил ныне в каком я состоянии
обретаюсь; однако-ж ради тебя желаю себе живота, хотя-бы и умерла только-бы
при твоих глазах и в твоих дорогих руках. Батюшка мой дорогой Андрей Иванович,
Федюша наш просить от тебя благословение, а я мыслями своими цалую все
пальчики и прошу Бога, чтоб тебя видеть по скорее, а ты меня содержи в
милости своей, я до смерти моей пребуду верный твой юнченка (sic)
которой только любя тебя хочет жить на свете. Марфутченка Остерманова.
Через
шестнадцать дней после этого письма, Марфа Ивановна разрешилась от бремени
дочерью, о рождении которой в библии Остермана находится следующая пометка:
"1724 г. апр. 22 род. в Петербурге,
по утру в третьем часу, в мое отсутствие дочь Анна, которая восприята
от св. крещения бригадиром и лейб-гвардии маиором Ив. Мих. Лихаревым и
графинею Настасиею Ермолаевною Матвеевою" [10].
Занося на листки своей библии единственно
события семейныя, Остерман под 1725 годом отметил еще два числа, особенно
ему достопамятныя:
"1725 генв. 28, в пятом часу по утру,
скончался Петр Великий государь император всероссийский".
"Апр. 25 по утру, между 4 и 5 часом,
род. сын Иван и 29 числа того же месяца крещен. Восприемниками были
брат мой мекленбургский тайный советник и министр при здешнем императорском
дворе барон Иван-Христофор фон-Остерман, генерал-лейтенант и лейб-гвардии
Семеновскаго полка маиор Лихарев, теща моя Наталия Львовна Стрешнева и
генерал-маиорша Авдотья Алексеевна Сенявина".
Перечисление наград и повышений Остермана,
в период времени с 1725 по 1741 год, отвлекло бы нас от главнаго
предмета нашей статьи — обзора его отношений семейных, заметим
только, что в декабре 1725 года супруга его была пожалована в статс-дамы
императрицы [11].
При несчастной правительнице Анне Леопольдовне,
Остерман, как известно, был кабинет-министром, сенатором, генерал-адмиралом,
графом, кавалером ордена св. Андрея Первозваннаго. Сыновья его, в чинах
капитанов гвардии, имели александровския ленты. Нежный и заботливый отец,
граф Остерман, при содействии своего секретаря Гросса, дал им превосходное
воспитание; руки его дочери, графини Анны Андреевны, искали молодые люди
знатнейших фамилий.
В течении почти двадцати лет, свидетель
и отчасти пособник падений Шафирова, Меншикова, Долгоруких, наконец, могущественнейшаго
из всех этих временщиков — Бирона, граф Андрей Иванович предугадывал
свое неминуемое падение и сопряженный с ним государственный переворот.
Простоватая, недальновидная и ребячески доверчивая правительница Анна
Леопольдовна смеялась над опасениями Остермана. За два дня до свержения
принцессы, Остерман предостерегал ее, советуя принять решительныя меры
против заговора приверженцев Елизаветы; но правительница, не слушая его,
показывала ему новую кружевную рубашку своего сына.
Заговор созревал под лучами любви войск
и народа к дочери Петра и жгучей ненависти к немецкой партии. В ночь с
24 на 25 ноября, у графа Головкина был бал по случаю имянин его супруги,
хотя он сам хворал подагрою, точно так же, как и Остерман. На утро вся
столица приветствовала восшествие Елизаветы Петровны на престол. Начались
аресты. Графы Остерман, Головкин, Миних, Левенвольде, барон Менгден и
его сестры, генералы Стрешнев, Альбрехт, Тимирязев, захваченные у себя
в домах, были под крепким караулом отправлены в Петропавловскую крепость;
бумаги их были опечатаны, на имущества — движимыя и недвижимыя —
наложен секвестр. На первых порах не отделяли правых от виноватых и общее
число арестованых по распоряжению новаго правительства простиралось до
сорока лиц обоего пола, из которых восемнадцать причастных только делу
Остермана: то были его жена, дети, секретари его Кэр, Гросс и некоторые
из чиновников и служителей. Впрочем, многие из последних были вскоре освобождены.
Граф Остерман, пораженный несчастием, заболел
на столько опасно, что врачи не ручались за продолжение его жизни до произнесения
приговора. Немецкий биограф его говорит [12]: —
"У него была рана на ноге, которая во время заключения, не без умысла
с его стороны, или просто по неосмотрительности, доподлинно сказать не
могу, до того разболелась, что перешла в раковидную, или скорее гангренозную,
и все доктора решили, что ему жить не долго. Поднят был вопрос о том,
чтобы из крепости его перенесть в Зимний дворец, где приложены были самыя
заботливыя о нем попечения и уход. Императрица Елизавета приказала не
только встретить его ласково и заботиться о его здоровьи, но, как говорят,
сказала при этом: "что ей жаль так жестоко поступать с столь знаменитым
старцем, но того требует справедливость".
Особая коммиссия, назначенная для изследования
преступлений сановников, состояла из пяти членов; то были: граф Ушаков,
князь Трубецкой, генерал Левашов, князь Куракин и тайный советник Нарышкин.
Не смотря на гуманное изречение Елизаветы,
что подчиненные не ответчики за своих начальников, — граф Андрей
Иванович Ушаков и князь Никита Юрьевич Трубецкой, эти ученики Преображенскаго
приказа и дилеттанты Бироновских застенков, сумели при допросах на столько
припугнуть несчастнаго Гросса*), что 1 января 1742 года
он застрелился! В оставленной им записке он написал только: "Пожертвование
моею жизнию есть самая малая мною испытанная потеря" [13].
Через два дня граф Остерман писал старшему своему брату: "Желая вам
от всего сердца всевозможнаго счастия и благополучия на всю вашу остальную
жизнь, сим навсегда прощаюсь с вами и прошу вас присоединить ваши молитвы
к моим, да отпустит Всевышний все мои прегрешения" [14].
Граф ожидал близкой смерти от болезни, или на эшафоте, к которому его
вели прямым путем допросы пристрастных судей. Их приговор был достоин
не только времен усмирения стрелецких мятежей, но пожалуй и кровавой эпохи
Грознаго. Остерман был присужден к колесованию живым, Миних к четвертованию,
Головкин, Левенвольде, Менгден, Стрешнев и Темирязев — к отсечнию
голов.
День казни был назначен на 18 января 1742
года. К эшафоту, воздвигнутому на Васильевском острове, перед зданием
двенадцати коллегий (на месте нынешняго биржеваго сквера), потянулся из
крепости ряд простых крестьянских саней с государственными преступниками.
Первым везли Остермана, в шубе, теплом шлафроке и в колпаке; за ним Миних,
который ради какого то мелодраматическаго эффекта облачился в красный,
военный плащ, в котором совершал походы в Данциг и к Очакову. Шесть тысяч
гвардейских солдат и массы народа окружали эшафот. Остермана внесли на
него на носилках и посадили на стул, потом сняли со старика колпак и парик.
С развивающимися клочьями седых волос, морщась от боли в ногах, но совершенно
спокойно, граф выслушал чтение приговора. Биографы удивляются его хладнокровию,
но причиною таковому была, конечно, твердая уверенность в милосердии императрицы,
которая в самую ночь восшествия своего на престол, пред иконою Спасителя,
дала клятву никого не казнить смертию. Эта клятва, без сомнения, была
не безизвестна Остерману. С тем же спокойствием он, снятый со стула и
опущенный на колена на помост, положил голову на плаху. Палач оправил
ворот сорочки, поднял топор и мгновенно отвел его в сторону и опустил
на помост при слове: прощение. Императрица заменила смертную казнь пожизненною
ссылкою для всех осужденных. Уделом Остермана был назначен Березов, —
могила Меншикова и его несчастной дочери, бывшей царской невесты. Весть
о своем помиловании Остерман выслушал с тем же равнодушием, с каким за
несколько минут перед тем и чтение приговора. Тихим, ровным голосом он
спросил свой парик и колпак, застегнул ворот сорочки, надел шубу. До окончания
безкровной экзекуции своих сотоварищей он оставался на помосте эшафота;
затем был отвезен в крепостную казарму, где был встречен своею доброю
и верною Марфою Ивановною. Она не могла разделить с мужем смертной чаши,
в случае его казни; но с радостью готовилась сопровождать его в далекое
изгнание. К чести жен всех ссыльных оне сопровождали своих мужей и в Сибирь,
и в отдаленныя захолустья России... "Жены осужденных", говорит
Манштейн [15], "получили позволение поселиться
в своих поместьях и не следовать за мужьями в ссылку; но ни одна из них
не захотела воспользоваться этою милостью".
Не умаляя достоинств и геройства жен "декабристов",
разделивших с ними ссылку в 1826 году, мы позволим себе только заметить,
что за 84 года перед тем обстановка ссыльных была совершенно иная,
а графине Марфе Ивановне Остерман было уже сорок четыре года от рождения,
мужу ея 56 лет, это был больной, полуразслабленный подагрик, требовавший
ухода и неустанных попечений...
В силу высочайшаго повеления, чтобы утренняя
заря не застала изгнанников в столице, Остерман и супруга его, в самыя
сумерки 18 января 1742 года, снаряжаемы были в дальний путь.
Распоряжение по отправкам ссыльных возложено было на князя Якова Петровича
Шаховскаго.
"По вступлении моем в казарму",
разсказывает он в своих "Записках" [16],
"увидел я онаго, бывшаго кабинет-министра графа Остермана, лежащаго
и громко стенящаго, жалуясь на подагру, который при первом взоре встретил
меня своим красноречием, изъявляя сожаление о преступлении своем и прогневлении
нашей всемилостивейшей монархини, кое здесь я подробно описывать за излишнее
почел; наконец просил он, чтоб я представил ея величеству о милостивом
и великодушном покровительстве детей его [17];
а как я имел повеление, чтобы все говоренныя при отправках оным арестантов
речи записывать и представить ея величеству, то приказал стоящему близ
меня для таких записок определенному все то записать, а ему, бывшему графу
Остерману, объявил, что оное от меня, куда надлежит, представлено будет.
Потом, объявив ему высочайший ея величества указ, каковой каждому из них
при отправлении объявлять было повелено, приказал офицеру определенному
к его отвозу, чтобы его команды солдаты сего несчастнаго подняв с постели
отнесли и бережно положили в сани, так как и все с ним подлежащее отправил
и велел оному офицеру в пристойном порядке совсем в свой путь ехать; о
жене-ж его, при сем случае находившейся, кроме слез и горестнаго стенания
описывать не имею".
Имущества ссыльных, в том числе и Остермана,
были конфискованы; все их бриллианты и драгоценности вообще отобраны в
казну. Однако же, каждому, с женою, выданы были одежда, белье, столовые
приборы, посуда и т. п. в количестве, которое для ссыльных признавали
достаточным. Приводим список гардероба и всего хозяйства, дозволенных
Остерману и жене его к отвозу с собою в Березов:
Реэстр
сколько чего с бывшим графом Остерманом и женою его принято:
Образ Богоматери "Неопалимый купины",
без окладу.
Складни маленькие разные из кипарису, без
окладу.
Образ на маленькой доске "семи отроков
спящих" в окладе серебряном и позолоченом.
Мощи святыя в ковчеге серебряном позолоченом.
Образ "Успения Богоматери" на маленькой доске.
Библия на немецком языке; молитвенников
два, псалтырь следовательная маленькая.
Казакин изарбатной голубой на подкладке
выбойчатой.
Две пары платья черныя, один гарнитуром подбит, а другой стамедом поношеный.
Кафтан с камзолом нарцицовые, шелк с серебром
клетчатые, пуговицы серебряныя, штаны такия-ж.
Суртук парчевой на песцовом меху с позументом
и с пуговицами золочеными.
Четверы штаны суконные, одни коричневые,
двои дымчатые поношеные, четвертые черные.
Епанча исподняя голубая стеганая атласная.
Юпка атласная жаркая, стеганая, подложенная
стаметом.
Юпка изарбатная исподняя подложена выбойкой.
Юпка черная грезетова верхняя.
Юпка гарнитуровая зеленая с позументом серебряным.
Юпка штофная черная верхняя.
Юпка гарнитуровая, померанцевая.
Юпка гарнитуровая гижевая.
Шлафор свистуновой зеленой.
Шлафор камчатной, головой, серо-горючевой.
Шлафор камчатной юловой фиолетовой.
Шлафор гарнитуровой, померанцевой.
Балахон желтой, атласной, стеганой на подкладке
голубой.
Балахон камчатной синий на подкладке.
Балахон камчатной фиолетовой.
Балахон грезетовой черной.
Балахон атласной жаркой на подкладке.
Балахон штофной черной.
Двенадцать пар чулков женских шелковых и
гарусные разных цветов поношеные.
Две пары черевик штофных поношеные.
Пара черевик шиты серебром.
Восемь скатертей новых.
Четыре скатерти подержаныя, поровнее.
Шесть дюжин салфеток в том числе четыре
дюжины одного сорта, а две дюжины разных.
Две дюжины простынь холстинных тонких.
Восемнадцать наволок подушечных, холстинных
тонких, в том числе четыре малыя.
Двадцать одна рубаха мужских голландскаго
полотна.
Две дюжины женских рубах тонких.
Шесть галстухов кисейных.
Пять платков бумажных карманных.
Шесть косынок полотняных.
Два корсета черные атласные на байке белой.
Дюжина ложек серебряных.
Дюжина ножиков с вилки в футляре.
Посуды столовой оловянной:
Дюжина блюд больших и малых.
Тарелок три дюжины.
Шесть кастрюлек медных больших и малых.
Три котла медных с крышками.
Две пары шандалов медных.
Чайник с камфором медный.
Три таза медные.
Чайник медный большой.
Чайник медной маленькой.
Маленькой котлик медной с ручкою.
Иготь медная с листом.
Горшечик медной с крышкою.
Сковородка медная с крышкою.
Кувшинчик медной маленькой.
Чашка оловянная, маленькая с ручкою.
Горшечик оловянной маленькой с крышкою.
Две сковороды железныя.
Перина пуховая и с подушками и с одеялами
и пуховичок маленькой с подушкою.
Шуба полосная (?) женская, желтая, тафтяная
на бельем меху.
Епанечка черная гарнитуровая на лисьем меху.
Одеяло полосатое атласное на байке.
Одеяло байковое.
Одеяло синее камчатное на заичьем меху.
Ящик оклеен в коже в котором имеет быть
22 сткляночки с разными медикаментами.
Прибывшие с ними возок обит кожею, а внутри
обит холстом белым; сани обиты верх кожею, а внутри красным сукном; двои
сани обшивны.
При означенном же Остермане люди: а именно
мужскаго пола:
Лакеи: Павел Васильев.
Яков Федоров.
Андрей Васильев.
Повар — Иван Степанов.
Женска полу из турчанок:
Настасья Яковлова и
Катерина Яковлева.
(Подписал) Поручик
Дорофей Космачев.
Марта 12 дня 1742 года.
Для
перевозки Остермана и жены его с прислугами и всем имуществом назначено
было двенадцать ямских подвод. Кормовых денег во время пути и на месте
ссылки было определено господам в сутки по рублю на каждую персону, прислугам
по десяти копеек. При каждом из ссылаемых отряжен конвой от гвардии из
одного обер-офицера, одного капрала и восьми рядовых. Начальником конвоя,
сопровождавшаго графа Остермана, был назначен лейб-гвардии Измайловскаго
полка подпоручик Ермолин.
Во втором часу ночи с 18 на 19 января, печальный
поезд выехал из ворот Петропавловской крепости и изчез во мраке и ночной,
морозной мгле по направлению к зимнему тихвинскому тракту, в далекую Сибирь,
на край света. Через два дня последовало всемилостивейшее соизволение
императрицы Елизаветы Петровны на присоединение к ссыльным трех лиц, изъявивших
добровольное желание находиться при них. То были: пастор Мертенс —
в Пелым к Миниху; пастор, бывший при Бироне в Пелыме — к Остерману
в Березов [18], и лекарь к Левенвольде —
в Соликамск.
Тобольской губернии, город Березов [19],
построенный в 1593 году воеводою Никифором Траханиотовым, лежит на
трех холмах леваго берега реки Сосвы, в 20 верстах от ея слияния
с Обью. Он принадлежал сто сорок лет тому назад, как принадлежит и ныне,
к числу самых пустынных и унылых местностей Азиатской России. Сосва, речка
Вогулка, ручьи: Стражичий и Култучный омывают эту местность с востока
и севера, с запада и юга она окружена дремучими хвойными лесами кедров,
елей, лиственниц и сосен, в лесах обширныя болотныя пространства. Река
Сосва, в полноводие соединяясь с разными проточками и речками, образует
разлив шириною до 50 верст и, таким образом, Березов кажется как
бы прилежащим морю. Почва под городом состоит на пол-аршина, а в некоторых
местах и менее, из чернозема, ниже котораго — глина и песок.
В средине города есть места засоренныя и зыблющиеся, ниже которых вода.
Березов, особенно при въезде в него в зимнее время, походит на пустынное
место, окруженное грудами снега и хвойными лесами, и возбуждает какое
то уныние. Напротив, летом местоположение его очень приятно, особено если
смотреть на него из-за реки Сосвы [20].
Но весна начинается в исходе мая и выше
10° термометр не поднимается; продолжительность лета — пять
недель; в половине августа уже наступает осень; в первой половине ноября —
зима... Но какая зима! морозы бывают свыше 45°, ртуть свертывается и лежит
без действия по нескольку дней, даже спирт густеет. Иногда мороз с копотью
захватывает дыхание у человека и выдыхаемый пар превращается в иней, стекла
в окнах лопаются, щелкают стены домов, лед и земля растрескиваются. В
это время ночи бывают ясны и безоблачны, погода стоит тихая, звезды ярко
горят. Самые короткие дни бывают до 18 декабря. Солнце в полдень
бывает не выше как на 4° 15' над горизонтом и лучи его падают очень
косвенно. Безмолвная пустынность царствует в полутемном городке; взору
представляются лишь необозримыя равнины снега. В это время вид Березова,
а равно и других здешних жилых мест, соответствует понятию о крайних жилищах
человека на севере. Только хвойныя деревья — кедры, ели, сосны,
по высокому росту и зелени, оживляют некоторым образом пустынныя картины
здешней зимы [21].
И этот несчастный уголок, при малом своем
населении, испытывал еще и бедствия, присущия большим городам. В 1607
и в 1665 гг. его осаждали взбунтовавшиеся вогулы, остяки и самоеды;
в 1719 г. он выгорал, в том же и в 1726 и 1730 годах в Березове
свирепствовал голод; оспа и цынга пожирали многочисленныя жертвы...
"Синодик", т. е. поминальный список
именитых ссыльных в Березов, начинается с 1660 годов. Первым был
князь Димитрий Ромодановский, впоследствии перевезенный в Соловецкий монастырь.
За ним, в декабре 1727 года — князь Меншиков, с сыном и
двумя дочерьми; в 1730 — семейство Долгоруковых; наконец 12
марта 1742 года — граф Остерман с супругою.
Зима была в полной силе и все те унылыя
картины мороза, вьюг и мятелей, о которых мы упоминали выше, предстали
утомленным, заплаканным глазам несчастных изгнанников.
Наступил праздник Светлаго Христова воскресения
(18 апреля). Припоминала-ли графиня Марфа Ивановна те блаженныя времена,
когда она была встречаема мужем поздравлением и милостивыми словами: "Марфушка,
что тебе сегодня есть и чтоб тебе было угодно?" (см. письмо от 6 апреля
1725 года). Не откуда было ждать привоза всяких припасов к празднику
и разгавливаться приходилось теперь, чем Бог послал.
Ближайшая к острогу церковь Рождества Богородицы
с приделом св. Илии пророка отстроена была в 1728 году князем Александром
Даниловичем Меншиковым [22], крестным отцом перваго
сына Остермана, — Меншиковым, двадцать лет тому назад бывшим
могущественным вельможею, любимцем Петра Великаго, опекуном и чуть не
тестем его внука. Что же осталось от этого "полудержавнаго властителя?"
Смиренная могила на косогоре у восточной стены им построенной церкви.
Сколько грустных, тяжелых воспоминаний должно было примешиваться к молитвам
жены Остермана...
Бедствие, постигшее графа, сопряженное с
его ссылкою в ледяную пустыню, имело однако-же благодетельное влияние
на его здоровье. Подобно графу Головкину [23],
также подагрику, одновременно с Остерманом сосланному в Германг и там
от своей болезни излечившемуся, — граф Андрей Иванович с лета
1742 года стал видимо поправляться в своем здоровье, которое в августе
месяце на столько улучшилось, что он начал ходить без костылей. Это изцеление,
может быть очень редкое, однако же для ученых физиологов нимало не чудесное,
возбудило подозрение во властях в Петербурге, куда известие о том года
через четыре достигло. Удивительно показалось, что человек больной, посланный
на верную смерть — выздоровел. По поводу выздоровления Остермана,
между Петербургом и Березовым возникла целая переписка, которую и приводим
из подлиннаго дела.
"Указ ея императорскаго величества
самодержцы всероссийской из Правительствующаго Сената обретающемуся в
Березове у содержания под арестом бывшаго графа Андрея Остермана, Сибирскаго
гарнизона поручику Космачеву.
"По указу ея императорскаго величества,
Правительствующей Сенат приказали тебе, поручику, прислать в Правительствующей
Сенат известие по получении сего указа в самой скорости: означенный Остерман
ходит-ли сам и буде ходит, давно ли ходить начал? И о сем указ ни кому,
тебе Космачеву, ни под каким видом не объявлять, а содержать в секрете
и Сибирскаго гарнизона поручику Космачеву учинить о том по сему ея императорскаго
величества указу. Ноября 10 дня 1746 года".
3 марта 1747 года был послан с этого указа
дубликат за № 59.
Рапортом от 14 января, в ответ на первый
указ, Космачев отвечал:
— "Остерман освободился от болезни
и зачал ходить с 1742 года августа месяца о костылях, а потом не
в долгое время и без костылей зачал ходить. И по сие число прежней его
болезни не видим".
По получении дубликата, полученнаго 23 мая,
поручик Космачев в тот же день поспешил ответом:
— "Ея императорскаго величества
указ из Правительствующаго Сената, писанный марта 3 дня 1747 года
под № 59, о присылке в Правительствующий Сенат известие, по получении
сего указа в самой скорости означенный Остерман ходит-ли сам и буде ходит,
давно-ли ходить начал?
"И по силе онаго ея императорскаго
величества указу в Правительствующий Сенат и предъявляется: вышеписанной
бывший граф Остерман ходить начал с 742 году с августа месяца о костылях,
а потом и сам собою до 747 году мая до 5 дня, а мая с 5 дня
заболел грудью и голову обносит обморок, а сего-ж мая 21 дня 747 году
по полудни в четвертом часу волею Божиею умре, и ея императорскаго величества
указ получен мая 23 дня 747 года, а по прежде присланному ея
императорскаго величества указу рапорт послан 747 года января 14 дня".
Это известие, для многих особ весьма отрадное,
было получено в Петербурге 6 июля и в тот же день доложено императрице
в Петергофе обер-прокурором Жеребцовым...
В то самое время, как поручик Дорофей Космачев
писал вышеприведенный рапорт, графиня Марфа Ивановна, при содействии прислуги,
обряжала своего дорогаго, искренно любимаго покойника. Желая по возможности
с подобающим приличием предать его тело земле, графиня заказала рабочим
при остроге дубовый досчатый гроб, на украшение котораго пошли некоторыя
из платьев ея гардероба. Гроб был обит снаружи материею гро-гро кофейнаго
цвета и по краям обложен золотым позументом; внутри — белой
изкрасна тафтою. Похоронила она своего Андрея Ивановича в 22 саженях
на северо-запад от церкви, прямо против острога. В течение лета озаботилась
и поставкою памятника, в виде часовни, над его могилою. Этот памятник
помнят некоторые березовские старожилы. Часовня из толстых кедровых брусьев,
построенная в замок, была покрыта в две доски со свесами, вырезанными
разными фигурами. Длина и вышина ея 5 — ширина 4 аршина.
С восточной стороны была дверь, к верху полукругом; на юг —
длинное узкое окно, почти под самою крышею. Внутри и ближе к северной
стороне, над самою могилою, катафалк и на нем подобие гроба. Впереди икона
с лампадою и перед ней аналой. Сюда каждодневно, со дня сооружения памятника
до отбытия своего из Березова, приходила супруга Остермана молиться о
упокоении души его. От этой часовни до настоящаго времени сохранились
окладныя бревна, вросшия в землю и покрывшиеся дерном [24].
Высочайший указ об освобождении из Сибири
графини Марфы Ивановны и находившихся при ней служителей [25]
последовал лишь 21-го июня 1749 года. Из документов, к тому
относящихся, явствует, что за добровольною изгнанницею, с указом о ея
освобождении, был послан, для сопровождения графини до Москвы, курьер
Артемий Каршанинов.
Радея о соблюдении казеннаго интереса, должностныя
лица, распоряжавшиеся возвращением графини Остерман, решили возложить
путевыя издержки на ея сыновей, у которых Марфе Ивановне было дозволено
проживать. Форменным доношением от 26-го июня 1749 года, графы
Федор и Иван Андреевичи обязались принять на себя эти путевыя издержки —
хотя бы до пяти сот рублей. В октябре 1749 года, графиня Марфа Ивановна
выехала из Березова и 17-го января 1750 года прибыла в Москву, где
и проживала до самой своей кончины, последовавшей 24-го февраля 1781 года,
на 84 году от рождения.
Последним государственным преступником,
сосланным в Березов, был в 1754 году Яков Гантковский. С этого времени
этот печальный городок перестал быть местом заточения опальных олигархов,
но сохранил за собой неотъемленыя права занимать многия страницы в истории
со дня кончины Петра Великаго до воцарения его внука — Петра III.
Березов — эпилог, заканчивавший блестящия карьеры многих временщиков
этого тридцатипятилетняго периода.
__________
Со
времени кончины графа Андрея Ивановича Остермана протекло сто лет. В начале
1847 г., Императорским Географическим Обществом снаряжена была, под
начальством маиора Стражевскаго и полковника Гофмана, ученая экспедиция
для изследования Севернаго Урала, а на следующий год полковник Гофман
посетил березовский край и самый Березов. 2-го июня 1848 года,
производя раскопки земли для изследования глубины промерзания почвы, он
случайно напал близь церкви Рождества Богородицы, на глубине десяти футов,
на истлевший гроб, в котором находились остатки другаго гроба с уцелевшими
золотыми позументами, клочками цветной шелковой материи и черепом, покрытым
прахом и землею. Приказав засыпать пробитый шурф, полковник Гофман обратился
к Н. А. Абрамову за справками, чья могла-бы быть эта могила
и не останки ли это какого нибудь знаменитаго ссыльнаго? По собранным
сведениям пришли к заключению, что это могила Остермана.
Полковник Гофман приказал покрыть найденную
могилу свежим дерном и поставить над нею черный, колоссальной величины
крест, к которому была прибита медная доска с вырезанными на ней графскою
короною и латинскими буквами Н. О. (Heinrich Ostermann).
_________________
Комментарий
В. Двораковского
*). Христиан Фридрих Гросс — философ, профессор,
член Петербургской Академии наук. С 1728 г. — домашний
учитель детей А.И. Остермана, с 1731 г. — секретарь
посольства Брауншвейг-Вольфенбюттель-Бланкенбургского двора в Петербурге.
После опалы Остермана Гросс был привлечен к суду и, не дождавшись оправдания,
застрелился.
|